– Иными словами, господин фон Штокхаузен, вы намерены ударными темпами вывести из подручного материала некую новую, элитную человеческую породу. Прекрасно! Однако я думаю, что любая элита оправдывает свое существование, если только ее второе имя – долг и честь. Но скажите на милость, кому эти ваши сверхчеловеки будут служить своими сверхспособностями? Вождю, фюреру, самим себе? Можно ли говорить о подлинных чести и долге, если они будут предназначены, так сказать, для внутреннего употребления, для сохранения лишь собственного благополучия узкой группы людей?

– А в чем же, мистер Ланселот, по-вашему, состоит долг и честь? Разве не в верном служении своему сюзерену, а значит, и отечеству? Вот самурай Хашимото-сан наверняка со мной согласится – только в этом и состоит истинный смысл названных добродетелей.

– Несмотря на то что я американец, мне кажется, что заслуга английского правящего класса, который вы, правда, уже успели записать в торгаши, в том, что ему удалось убедить свой народ – каждый должен стремиться вести себя как истинный джентльмен или, по крайней мере, походить на него. Это и есть тот идеал, который был усвоен британским национальным сознанием. Не заставить, а именно убедить, причем прежде всего своим личным примером.

– Ну, положим, английские джентльмены далеко не единственные, кто возвел идеал рыцарства на высокий пьедестал и сделал образцом для подражания, – возразил барон де Броссар. – Я считаю, что историческая заслуга не одних только англичан, но вообще мирового дворянства как раз и состоит в том, что оно создало и передало в массы свои понятия о долге, верности и чести. Рыцарь без страха и упрека, почитающий своим священным долгом приходить на помощь всем слабым и неправедно обиженным, к какому бы классу те ни принадлежали, и карающий зло, где бы он его ни встретил, – вот на самом деле высший нравственный императив! Конечно, во все века лишь малая толика людей могла следовать ему безоговорочно, но только их присутствие способно удержать мир от катастрофы.

– …И сказал Иисус ученикам в Нагорной проповеди: «Вы – соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою?» – неожиданно продекламировал Штокхаузен из Матфея. – Неужели вы не видите, барон, что вся его проповедь всеобщей любви на поверку оказалась бесполезным метанием жемчуга перед свиньями? Как заставить любить вокруг себя всех, если каждый человек ежеминутно принужден сражаться за свое место под солнцем? Но в этой борьбе, между прочим, и заключается благотворная роль эволюции! «Моя борьба» – говорит наш фюрер о своем жизненном кредо. А чтобы это не была война всех против всех, нужен твердый порядок, опирающийся на пирамиду власти, на вершине которой – отборная элита сверхлюдей и возглавляющий ее мудрый вождь.

– Я боюсь, господин корветтен-капитан, что вы не вполне правильно поняли мою мысль, – ответил Броссар. – Я вовсе не ратую за то, чтобы обниматься со всякими голодранцами, а тем более без памяти их любить. Это действительно утопия и даже пошлость. Однако пока общество еще не доросло до всеобщей любви, его соединяют воедино скорее понятия о долге и чести, более понятные для людей, поскольку позволяют им бороться, как вы говорите, за место под солнцем не в одиночку, а сообща. Да, в том, чтобы следовать долгу, тоже есть элемент принуждения, но принуждения, совершаемого не над другими, а над самим собой. И правильно заметил здесь мистер Ланселот – джентльменское поведение привлекательно даже для низов, которые уважают и даже сами начинают копировать этот образец – хотя бы просто потому, что желают выглядеть в своих собственных и чужих глазах значительнее и лучше. Ведь большинство людей склонны следовать отнюдь не альтруистическим побуждениям, а норме. Если же создать, как вы предлагаете, закрытый орден для избранных, господствующий над массой недочеловеков, не боитесь ли вы, что это сильно затормозит, если не остановит вовсе, так заботящую вас эволюцию – просто потому, что ее социальная база резко скукожится до одного класса или хотя бы до одного народа?

Штокхаузен с удивлением смотрел на Броссара. Было видно, что он совсем не ожидал от него подобных глубокомысленных сентенций.

– Браво, господин барон, браво! Вот уж не знал, что встречу в вашем лице настоящего певца эпохи паладинов. – Второй раз он вынужден был похлопать своим гостям в ладоши. – Итак, мир спасет не христианская любовь и не искусственный ницшеанский сверхчеловек, а лишь честь, долг и доблесть, социальная, так сказать, ответственность. Нет, я барон Ганс-Геррит фон Штокхаузен отнюдь не против этих прекрасных качеств, напротив, как потомственный прусский офицер, только за, однако позволю себе спросить, откуда же возьмутся эти ваши «рыцари без страха и упрека»? Правда, один Ланселот у нас уже вроде бы есть, но где же сыскать других?

– Очень просто, барон: они появятся, глядя на таких, как он.

– Интересно, когда же, долго ли ждать?

– Не извольте беспокоиться, господин корветтен-капитан, еще и петух три раза не пропоет…

* * *

Прошло несколько дней. Все это время Ланселот сидел в каюте под замком, с часовым у дверей, и напряженно размышлял. То, что он услышал в кают-компании, не было похоже на ложь – слишком серьезно все присутствующие относились к разговору, – но правдой быть тоже ведь не могло. Какие-то древние знания, какой-то новый сверхчеловек – все это слишком отдавало гитлеровской пропагандой. Но, с другой стороны, этот самый «тот свет», или «потусторонний мир», как сказал Штокхаузен, – понятие географическое. Так не туда ли следует лодка? Но ведь Новый Свет давным-давно открыт, и каких-то значительных белых пятен на карте уже не осталось. Ланселот представил себе мысленно географическую карту мира. Стоп! Вот же оно, белое пятно, да еще какое – Антарктида! Целый континент, который почти совершенно не изучен. Лишь в 1929 году, как писали в газетах, Ричард Ивлин Бёрд совершил первый перелет над Южным полюсом. Но ведь там только лед и адский холод, кто же может там жить? Нет, на «потусторонний», а тем более «лучший» мир Антарктида точно не тянет. Впрочем, тут он вспомнил, что когда-то давно, роясь в школьной библиотеке, наткнулся на одну потрепанную книжку некоего У.Д. Эммерсона, имевшую странное название «Закопченный Бог», в которой рассказывалось о загадочном приключении двух то ли норвежских, то ли датских рыбаков, которые плыли на север и якобы провалились в огромную дыру в районе Северного полюса, попав внутрь Земли, где обитала высокоразвитая цивилизация. Там, по их утверждению, были свои океаны, континенты, города, и даже светило собственное солнце. Сами жители подземного мира перемещались в дискообразных летательных аппаратах, развивавших огромную скорость. Самое интересное, что, проведя там два года, они вышли в наш мир через дыру, но уже на противоположном конце Земли, около Южного полюса. С их слов, как утверждал автор, он и записал всю историю, ничего не выдумывая и не прибавляя.

Прочитав все это, Ланселот тогда спросил отца, могло ли это быть правдой, но тот посмеялся и рассказал, как, учась в военной академии, он как-то слышал, что еще в начале прошлого века подобный бред нес перед членами конгресса США некто Клив Саймс, бывший капитан от инфантерии, и даже сподобился получить деньги на экспедицию к Южному полюсу, но никакого входа в подземный мир он, конечно, там не обнаружил, после чего от огорчения умер, а на его могиле установили памятник в виде пустотелого шара, то ли в честь этой безумной идеи, то ли с намеком на пустоголовость ее автора.